Осколки жизни

[Guu-chan]

Осень потихоньку брала свое… Пронизывающий ветер уносил листья и заставлял людей плотнее запахивать свои пальто. Отражения в лужах то и дело расплывались от разбивающихся о водную гладь капель дождя. Все небо закрыла серая, непроницаемая пелена. Мокрый тротуар, покрытый влажными желтыми листьями, наполовину облетевшие деревья, тяжелые серые тучи и зонтики, зонтики самых разный мастей.
Люди укрывались от осени в магазинах, в подземных переходах, в зданиях… Все спешили домой – туда где горячий чай, телевизор и теплый плед на колени. Никто не хотел задерживаться на улице – погода не радовала теплом. Люди только вздыхали, глядя на серое небо, и вспоминали жаркое лето. Осень мало кто любил. Все восхищались ее красотой в солнечные дни, но осень была слишком печальной красавицей – а кому нравятся грустные люди?
Итак, это был один из тех многочисленных дождливых осенних дней – дней, когда Природа оплакивает свою близкую смерть и готовится примерить белый саван из снега.
В опустевшем парке на скамейке сидела молодая женщина. Темные, с медным оттенком, вьющиеся волосы, бежевое пальто, шелковый платок, повязанный на шею. Женщина была бледна, под янтарными глазами залегли тени, которые, она, судя по всему, пыталась скрыть под тонким слоем тонального крема. Она сидела, устало откинувшись на спинку скамьи. Взгляд у женщины был отрешенный, устремленный сквозь облака. Хотелось бы знать, о чем она думает, но даже догадываться, увы, нельзя…
А мимо шел долговязый тонкий молодой человек с пушистым шарфом на шее, с черным беретом на голове, залихватски сдвинутым на одно ухо. Подмышкой у него была пухлая папка с листами. За ухом торчал карандаш, а рассеянный взгляд что-то упорно искал в последних листьях на почти голых деревьях, в тяжеловесных узорах свинцовых туч, в мокрых серых лужах на асфальте. Этот юноша любил Осень, впрочем, как и любые другие времена года, за те образы, что она пробуждала в нем. Назовем его, условно, Художником.
Итак, Художник просто шел по аллее старого парка, зажимая подмышкой папку с рисунками. Но, по стечению обстоятельств, его дорога проходила именно через ту аллею, где на скамейке сидела грустная кареглазая женщина. Художник искал в этом парке и в этом осеннем дне образы, те образы, что стали бы потом картинами. Он искал то мгновение, которое хотел бы запечатлеть. Он искал что-то, что сегодня будет выглядеть только так, но уже завтра – как-то иначе. Нельзя войти в одну и ту же реку дважды. Природа гармонична, но изменчива. Художник искал саму Осень.
Художник шел, перепрыгивая через лужи и цепляясь взглядом за мелькающие мимо деревья, скамейки, снова деревья, снова скамейки, деревья…. Возможно, он бы так и прошел мимо нашей героини, но что-то ухватило его за сердце и остановило.
Возможно, отрешенный взгляд янтарных глаз, возможно мягкое, грустно-обреченное выражение лица…. Но что-то в ней, заинтересовало молодого человека, как художника.
….Тот самый неуловимый образ….
А что же может остановить творческого человека в его желании увековечить миг? Именно. Возможно, обычный художник, уставший, уже не творец, душу которого уже давно захватило лишь желание заработать и как-то выжить в этом бешеном мире, и прошел бы мимо. Но наш Художник был личностью удивительной, не от мира сего. Он был из тех людей, на которых бы обыватели покрутили пальцем у виска, пробормотав что-то вроде «Сумасшедший…»
Итак, наш Художник сначала на два шага по инерции прошел мимо, но потом резко остановился и вернулся назад. Женщина на скамейке окинула юношу взглядом и чему-то усмехнулась.
- Художник? – спросила она, и, тряхнув каштановой гривой, склонила голову набок.
Юноша смущенно улыбнулся и кивнул. Отвечать «да» или «нет» было нелепо – это был не вопрос, это было утверждение, где случайно затесались вопросительные интонации – чисто для приличия.
- Я бы хотел с вами поговорить…
Женщина мягким жестом руки прервала его и сказала:
- Если это насчет работы натурщицей, то я…
- Да нет же! – растерялся Художник, - Просто! Просто поговорить….
Женщина удивленно посмотрела на него:
- Просто поговорить? Ну… Тогда присаживайтесь, - она взглядом указала на место рядом с собой.
Юноша между тем пытался рассмотреть и запомнить все во внешности незнакомки, цепко охватывая взглядом все мелкие детали: темно-коричневые прожилки в янтарных глазах, горький изгиб тонкой, едва заметной морщинки у рта, тонкие, словно нарисованные острыми штрихами, «изломанные» пальцы, болезненно сжавшие в руках платок.
- Вы так и будете молчать? – насмешливо спросила она.
- А? Что? – Художник недоуменно уставился на женщину, словно не понимая, о чем она говорит.
Женщина вдруг тихо рассмеялась, прижав к губам платок. Художник снова посмотрел на нее непонимающим ничего взглядом, потом застенчиво взъерошил волосы и улыбнулся.
- Извините, я просто немного задумался… - виноватым тоном пояснил юноша.
- Ничего, ничего. Можно поинтересоваться, что заставило вас заговорить со мной?
- Не знаю… Просто, вы выглядели такой…одинокой?
- Одинокой? Неужели? – женщина удивленно подняла голову, - Но… Наверно, доля правды в ваших словах есть… Мне действительно немного одиноко…
Встряхнув каштановой гривой, она проводила взглядом клин птиц, летящих прочь из родного края.
Художник молчал – он чувствовал, что вот-вот его незнакомка продолжит говорить.
- Знаете… Моя дочь недавно вышла замуж и переехала к мужу. А теперь еще, так как ее мужа посылают в командировку по работе, она собирается ехать с ним в Испанию. И до весны… И правда – без нее мне действительно одиноко, хотя я и не одна остаюсь. Вы правы… - женщина горько улыбнулась, - Странно, что я сейчас вам это все рассказываю, да? Эта мрачная погода делает меня жутко болтливой, цепляюсь за любую возможность пообщаться.
- Ничего удивительного, - возразил Художник, - в пасмурные дни все стараются держаться ближе друг к другу. Все ищут поддержки – в такое время она необходима.
И он замолк, чувствуя, что больше ничего не может добавить, да и не надо…
А женщина, коснувшись пальцами незаметной ямочки на своем подбородке, выдержав непонятную паузу, продолжила:
- Да, нынче осенние дожди для меня стали немного грустнее, - она откинулась на спинку скамейки и подняла глаза к небу, - Но мне нравится пасмурное небо. Это великолепное многообразие оттенков серого. Их так много, а с каждым годом я замечаю все больше...Прозрачная, повисшая в воздухе дымка рваных облаков, набухшая, словно опущенная в ведро с водой подушка, темная серость дождевых туч, пышная нежно-серая перина снеговых облаков…
Слушая ее слова, Художника тоже начал смотреть в пасмурные небеса, вместе с женщиной восхищаясь этим лаконичным великолепием.
Почему-то, ему захотелось нарисовать с этой женщины картину – всю в серых, кое-где размытых тонах. Запечатлеть это многообразно серое небо, мокрый темный асфальт, скамейку, некогда белую, а уже сейчас ставшую размазано серой от времени и пыли, оголенные стволы деревьев пепельного цвета, фигурку этой женщины с единственным ярким пятном – бежевым пальто. И еще не забыть добавить ярко-желтый лист с дерева, застывший на поверхности мутно-серой лужи.
«Осень?»
Переводя взгляд с женщины на небо, Художник словно ухватился за что-то, как человек, ищущий в темноте комнаты выключатель, скользивший ладонь по шероховатым стенам и, когда, наконец, пальцы, нашарив знакомую кнопку, вдруг снова проваливаются в темноту.
Но стоит лишь чуть двинуться назад…
«Осень!»
Почему-то вдруг радостно улыбнувшись, Художник привычным жестом нащупал за ухом карандаш и внимательно посмотрел на женщину.
- Знаете, вы… - казалось, его голос прерывается от внезапно охватившего душу восторга, - Знаете, вы так похожи на осень! Не будь вы человеком, я решил бы, что вы и есть – Осень!
Женщина, прикрыв свои глаза, вдруг загадочно улыбнулась из-под полу прикрытых век.
- Кто знает…. – порыв ветра вдруг подхватил разноцветный вихрь упавших листьев и закружил по аллее.
На скамейке остался лежать тонкий, узорный платок из гладкого шелка….

[Radist Morze]

бред

[50 копеек]

А мне понравилось

[Guu-chan]

[Radist Morze]

пипец..

[Guu-chan]

[Guu-chan]

[Radist Morze]

Guu-chan
спасибо!!!

[Genbor]

Прямо зачитался... есть что-то цепляющее в этом тексте...

Guu-chan не пробовал(а) (извини, но с твоим полом я так и не определился) писать хокку? Мне кажется, у тебя очень не дурно бы получалось.

[Guu-chan]

[Genbor]

[Guu-chan]

[50 копеек]

И я тоже

[Genbor]

50 копеек
Тоже выложишь?

[Guu-chan]

Право на жизнь
Варнинг: очень бредово, написано сквозь призму юношеского максимализма, веры в невинное, вечное, доброе и убеждения, что жизнь - дерьмо.

….Она лежала на окровавленном полу. Она умирала, пытаясь дать новую жизнь.
Влажные темные волосы разметались по белому кафелю, по некогда белой рубашке расплылись мутные кровавые пятна. Длинные, слипшиеся от слез ресницы дрожат, лицо покрыто испариной, глаза кажутся неестественно большими на осунувшемся лице. Тонкие, длинные пальцы с посиневшими ногтями впиваются в складки грубой ткани, рот раскрыт в безмолвном крике, из горла вырывается лишь прерывающееся хриплое дыхание.
Она была покинута. Выброшена, как кошка на улицу. Когда внутри нее зародилась новая жизнь… Она стала никому не нужна.
На дне ее зрачков медленно угасала жизнь. Таял отблеск влажных глаз вместе со слезами, стекающими из воспаленных уголков. Но ее силы переходили к другой душе. Равноценный обмен?
Где же… Где же ты, мама?
Скажи, разве она была рождена не для того, чтобы дать кому-то новый мир? Почему же ее бросили?
Почему от нее отвернулись все? В чем она виновата?
Почему на лицах ее родных не было радости, а только отвращение, когда они узнали, что у нее под сердцем ребенок?
Ее ребенок… Ее дитя… Самое драгоценное на земле для нее?
Эта мысль возникла только в момент, когда уже ничего нельзя было изменить…Время казалось застывшим для нее, погрузившимся в липкую паутину боли и заснувшим на кончиках пальцев, потерявших чувствительность. Но вечность неумолимо следила за падающими вниз песчинками, которых почти уже не осталось. Ни в больших часах – в жизни девушки, ни в совсем маленьких – жизни не рожденного.
Мать и дитя были обречены.
Но почему ей никто не захотел помочь?
Почему та, кто несет в себе семя будущего, стала отверженной?
Родные отвернулись от нее: для них она была позором. Общество отвернулось от нее: для них она была обузой.
Неужели ее ребенку не найдется места под солнцем?
Больно… Больно от того, что существуют «лишние» дети.
Она вспомнила все…
…Вот темноволосая девушка сидит на подоконнике, прижав руку к еще плоскому животу. Отрешенный взгляд устремлен вниз, во двор, где кружатся в хороводе разноцветные листья, кидает последние теплые лучи на землю солнце, слышится смех детей и скрип раскачивающихся качелей. Тогда она уже знала, что внутри нее кто-то живет. Волной нахлынуло запоздавшее отчаяние. «Это конец?»
Девушка достает канцелярский нож – на лезвии темные следы от графита, еще недавно им точили карандаш на уроке географии, - она растерянно подносит его к запястью левой руки. «Это конец…»
Но вдруг сердце заныло, и девушка словно сквозь подушку услышала глухой, отчаянный крик ребенка. Почудилось?
Рука бессильно повисла, пальцы, судорожно дернувшись, ощутили пустоту – нож выпал, через пару секунд стукнувшись об асфальт. Но все это уже оставило свой след в ее душе, неизгладимый, как выжженная полоса на газоне засохшей травы. Она хотела умереть. Хотела убить жизнь свою и жизнь того, кого носит в своей утробе…..
Еще одна схватка пронзила все ее тело. Но она удержалась от крика. Ее мольбы уже ни для кого не имеют значения. Ей не для кого кричать.
Кажется, под ней все крови, и ее становится все больше и больше…. Она рожает.
Все бесполезно…. Она умрет, даже если ее ребенок сможет родиться… И ее ребенок тоже умрет… Кто найдет его здесь, в этой заброшенной больнице?
… Вот она стоит перед дверью врача. Ей страшно, и этот страх туманит глаза, сжимает горло, липким пластилином забивает рот. Она сжимает кулаки, ногти впиваются в кожу до белых отметин. Ее живот еле округлился, пока почти ничего не заметно. Это надо было сделать еще раньше. Больше всего она боится услышать роковое: «Поздно, девушка. Надо было приходить раньше. На таком сроке ничего невозможно сделать». Но и больше всего она хочет услышать эти слова. Внутри ее души все бунтует – она не хочет убивать своего ребенка, эту новую жизнь. Но разум понимает, что она обречена. И ее ребенок обречен. И что если сделать это сейчас, то, возможно, свою жизнь она спасет. Но ей становится тошно. Как, как она сможет жить, зная то, что убила свое продолжение, свою жизнь, часть себя, свою пусть и неполную семью? Невидимая тоска гонит девушку прочь от этого проклятого кабинета, где лишаются права на жизнь не рожденные….
Кажется, скоро выйдет все тело ребенка… Но цвет ее глаз меркнет, тускнеет, и вместе с этим из нее уходит жизнь. Интересно, а она еще сумеет услышать первый крик своего младенца?
…. Вот она сидит на диване, сжавшись в комочек и обнимая свой живот. Скрывать больше уже ничего невозможно – просторные футболки вряд ли спасут от мучившего ее каждое утро токсикоза. Но в глубине все еще плещется надежда: может, поймут, примут, помогут? В конце концов, это ее мама и папа, те люди, которые любят ее.
Мать стоит напротив, прижимая руки ко рту и судорожно дыша. В ее глазах презрение и отвращение. Но девушка этого еще не видит. Она поднимает голову, в ее взгляде ясно читаются мольба и надежда, она протягивает руку, тонкие пальцы с обломанными ногтями, дрожа, захватывают воздух, пытаясь дотянуться до матери, но…
Мать отшатывается от нее, как от прокаженной. Рука безвольно опускается вниз, словно к запястью вдруг привязали тяжелый камень. Предательски защипало в левом глазу, ресницы чуть вздрогнули и из уголка глаза скатилась одинокая слеза.
Рядом с матерью стоит отец. Суровый, как всегда. Он сжимает кулаки, его бьет безудержный гнев, захлестывает слепая ярость. Такой удар по его репутации! Его карьера погублена… Что скажут люди? Что ему было надо больше проводить времени с дочерью, что он виноват в том..
Ладонь со свистом разрезает воздух и оставляет красный след на сухой коже, смахивая застывшую на щеке влагу.
Ее…предали… Она никому не нужна… Теперь - лишняя…
Прижав руку к покрасневшей щеке, девушка выбегает из комнаты. Уходит из родного дома, не взяв с собой ничего, в чем была – не оглянувшись назад. Покидает свою семью. Бежит от старой жизни….
Крик ребенка благой вестью пронзает ее опустевшее сознание, окутанное липкой паутиной предсмертного бреда – ничего не значащие обрывки, созданные из ниоткуда, отправляющиеся в никуда… Он родился, ее ребенок родился.… Для того чтобы умереть? Из последних сил девушка приподнимается, поднимает и прижимает к себе кричащее, окровавленное тельце. Ее дитя, ее маленькая девочка обречена на смерть вместе со своей матерью на этом холодном, залитом кровью полу в заброшенной больнице. Скорее всего их уже не найдут живыми. Будет слышен чей-то вскрик, прерванный прижатой ко рту ладонью, пальцы, нажимающие кнопки на сотовом, чьи-то руки поднимут окоченевшие трупы матери и ребенка, вынесут на воздух и погрузят в машину. Смерть…
Разве это равная цена? Разве это равноценный обмен?
Она умирает, чтобы отдать жизнь своему ребенку. А что он, ее ребенок получает взамен от жизни? Какую награду? Смерть?
Неужели ее ребенок родился для того, чтобы умереть?
Разве это справедливо?
Она умирает, уходит. Скоро затихнет плач ее дочери.
Две жизни будут отданы в никуда.
На окровавленном полу лежат пятнадцатилетняя девочка и ее ребенок.
От них отвернулись все. Их обрекли.
…. Люди не могут получить что-то, не отдав чего-либо взамен. Ты должен заплатить эквивалентную цену за то, что хочешь получить. Это принцип равнозначного обмена…
Она верила в справедливость, когда была маленькой….
……Немного таких юных девушек, которые рожают, а не делают аборт. Но еще меньше тех, кого ждет счастливое будущее. Для себя и для ребенка. Мудрые взрослые не могут принять и понять этих девочек. Они и не пытаются их принять. Да. Взрослые говорят, что это возмутительно: заводить ребенка в таком юном возрасте, по глупости. Но когда такое случается, уже поздно думать: кто прав, кто виноват. Вместо этого, стоит подумать, как дать этому человеку будущее. Только об этом. Видеть смерть не рожденных детей – для меня это уже невыносимо. Видеть, как человека лишают будущего – тоже. Общество не дает никакого шанса юным будущим матерям. Что это? Неужели наказание? Но для кого? Репутация для многих из нас стала значить больше чем жизнь. Мы отвергаем близких, которые сделали, по мнению морали общества, неправильный поступок. А что же будет дальше?
А возможно…Возможно, виноват еще тот факт, что все самое важное мы осознаем зачастую только в конце. В конце всего. Надо было думать раньше, но когда ты жив и ничего не грозит, мысли твои наполнены какой-то шелухой, обращены к мелочам. Только когда осознаешь, что того «дальше», что того «завтра», того «поживем – увидим» уже нет, лишь тогда перед глазами начинает вырисовываться важное и главное, лишь тогда все факты раскладываются по полочками и соединяются в связанные между собой логические цепочки… Но даже это не будет Истиной. Думать надо было раньше. Еще тогда. Еще до того.

[50 копеек]

В этом есть большая часть правды

[Genbor]

Пиши еще.

У тебя однозначно получается.

ЗЫ. Побольше позитива! Мир есть такой, каким ты его воспринимаешь и каким ты его хочешь видеть - посему не пиши грязи, ее и так хватает...

[Guu-chan]

[Genbor]

[Guu-chan]